поддержку гораздо более радикальной реформе языка государственных и официальных сообщений. Канцелярский стиль, который использовался в настоящее время, писал он, принадлежал "ушедшей эпохе"; но в то время как эпоха изменилась, "стиль" остался". Таким образом, нет причин, по которым государственная власть должна сохранять "варварский письменный стиль необразованной эпохи". В 1800 году эта энергичная интервенция мало чем увенчалась, но десять лет спустя nomine regis был отменен законом от 27 октября 1810 года, на котором стояли подписи Харденберга и короля.72
Это, казалось бы, пустяковое нововведение подводит нас к сути проекта реформ Харденберга. Прежде всего, его - и это верно для многих реформаторов старшего поколения - волновали прозрачность и коммуникация. В этом смысле Харденберг был не либералом, а человеком просвещения. Он не признавал общественное мнение в качестве автономной силы, чья роль заключается в том, чтобы проверять или противостоять государству. Он также (как и Штайн) не имел намерения закрепить "либеральную публичную сферу" в качестве области критического дискурса.73 Он хотел сделать такое противостояние ненужным и немыслимым, открыв каналы понимания, вовлекая образованную публику в гармоничный разговор об общем благе. Такова была логика, лежащая в основе Собрания знатных особ и национальных временных представительств, возвышенного, пленительного языка декретов и бесконечных правительственных публикаций. Это также объясняет его готовность применять цензуру, когда он считал это необходимым.74
Харденберг упустил из виду, что слова живут своей собственной жизнью. Когда он говорил "представительство", он имел в виду податливые и добродетельные органы достойных людей, передающих информацию и идеи между провинцией и метрополией, но другие думали о корпоративных интересах или о парламентах и конституционной монархии. Когда он говорил "участие", он имел в виду кооптацию и консультации, другие же подразумевали совместное определение и право проверять правительство. Говоря "нация", он имел в виду политически сознательный народ Пруссии, но другие думали о более широкой немецкой нации, чьи интересы и судьба не обязательно совпадали с интересами и судьбой Пруссии. Это одна из причин, по которой эпоха реформ кажется одновременно такой богатой на обещания и такой бедной на достижения. Здесь есть параллели с другой осажденной исторической фигурой, Михаилом Горбачевым. Горбачев был человеком реформ и прозрачности (гласности), а не революционных преобразований. Его целью, как и Харденберга, было приспособить государственную систему к потребностям современности. Но было бы нелепо отрицать роль каждого из них в грядущих переменах.
11. Время железа
ЛОЖНЫЙ РАССВЕТ
Весной 1809 года казалось, что наконец-то наступил перелом в пользу Наполеона. Известие о том, что отряды борцов за свободу преследуют французские войска на Пиренейском полуострове, взбудоражило всю Пруссию. На второй неделе апреля пришло сообщение, что австрийский император Франциск I, побуждаемый к действию возведением Жозефа Бонапарта на трон Бурбонов в Испании, вступил в войну против Наполеона. Главный министр императора граф Стадион надеялся заручиться поддержкой немецкого народа, и австрийская пропаганда должным образом призывала немцев во всех государствах подняться против французов. 11 апреля массовое крестьянское восстание в Тироле под руководством виноторговца Андреаса Хофера удалось изгнать баварцев, союзников французов, которые всего четырьмя годами ранее подарили им бывший австрийский Тироль.
Многим пруссакам казалось, что настал момент, когда и Пруссия должна восстать против захватчика. "Общее настроение, - сообщал из Берлина президент провинции Иоганн Август Сак, - таково, что сейчас или никогда не наступит момент, когда спасение от зависимости и подчинения станет возможным".1 И снова король оказался перед невозможным выбором. Вена настаивала на поддержке Пруссии, требуя, чтобы два государства скоординировали свое военное планирование и нанесли совместный удар по Франции. Тем временем французы напомнили Фридриху Вильгельму, что по условиям франко-прусского договора от 8 сентября 1808 года Пруссия обязана поддерживать Францию вспомогательным корпусом численностью 12 000 человек. Русские не проявили решимости. Казалось, они не испытывали энтузиазма по поводу австрийской кампании и не желали давать гарантии. Король быстро склонился к своей стандартной позиции: еще до начала военных действий он пришел к выводу, что для Пруссии лучше всего "в первую очередь сидеть тихо".2
Как и в 1805-6 годах, внешнеполитическая дилемма, стоявшая перед государством, поляризовала наиболее влиятельные фигуры в окружении монарха. Одни утверждали, что для Пруссии было бы самоубийством предпринимать какие-либо инициативы против Франции без поддержки России. Другие, включая ведущих военных реформаторов, министра иностранных дел Августа Фридриха Фердинанда фон дер Гольца и министра юстиции Карла Фридриха Бейма, настаивали на союзе с Австрией.3 Но король упорно придерживался политики бездействия. Его стратегия заключалась в том, чтобы избежать любого шага, который мог бы привести к полному исчезновению его государства. Репутация и честь были непозволительной роскошью; выживание - это все. "Какое-то политическое существование, каким бы незначительным оно ни было, лучше, чем его отсутствие, и тогда [...] остается хотя бы какая-то надежда на будущее, но ее не останется, если Пруссия полностью исчезнет из сообщества государств, что, скорее всего, и произойдет, если она покажет свою силу раньше времени".4
Оглядываясь назад, можно сказать, что выбор Фридриха Вильгельма был самым мудрым. Противники войны, несомненно, были правы, когда отмечали, что полная поддержка России была необходима для успешной стратегии борьбы с Наполеоном. Маловероятно, что Пруссия и Австрия, объединив свои силы весной 1809 года, смогли бы одержать победу над Наполеоном. Однако многим современникам осторожная, выжидательная позиция кёнигсбергского двора казалась неблагородной, повинной. При дворе ходили слухи о том, что готовится план по смещению Фридриха Вильгельма и замене его якобы более энергичным младшим братом Вильгельмом. Полицейские и другие официальные отчеты говорили о широко распространенном разочаровании и беспокойстве в офицерском корпусе. В начале апреля было сорвано восстание померанских офицеров; на западной границе Альтмарка бывший прусский лейтенант фон Катте (предположительно дальний родственник сподвижника Фридриха Великого) во главе вооруженного отряда вошел в соседнее королевство Вестфалия, захватил бывший прусский город Стендаль и завладел денежными сундуками.5 Как оказалось, большинство прусских офицеров выступало за войну на стороне Австрии. 18 апреля Фридрих Людвиг фон Винке, президент регионального правительства Курмарка, сообщил из Берлина, что в армии сложилось мнение о политике королевского правительства и что если король не проявит инициативу, все молодые офицеры намерены уехать, "и едва ли будет возможно поддерживать порядок". В заключение Винке предупредил , что если король немедленно не приедет в Берлин, то это приведет к всеобщему распаду, "ибо если [распад] исходит от армии, то кто может ему противостоять?". Генерал-лейтенант Тауэнциен, близкий соратник Шарнхорста, заявил, что не может ручаться за верность своих войск, если Пруссия останется нейтральной, а двоюродный брат короля принц Август предупредил Фридриха Вильгельма, что "нация" будет действовать без него, если потребуется".6
Волнения усилились в конце апреля, когда стало известно, что
